Две Элли

 

Автор:

Данил Мухаметов

*Ведущий документовед Государственного музея В.В. Маяковского, Москва.

 

Аннотация.

Статья посвящена возлюбленной Маяковского Елизавете Зиберт (1904–1985) и его дочери Елене (Патрисии Томпсон) (1926–2016). Автор лично встречался с Еленой Владимировной Маяковской 

(как она просила себя назвать) в США, поэтому его рассказ является для нас необычайно ценным.

 

Ключевые слова: башкирский город, Маяковский, дочь, единственная встреча, слава отца

 

 

ОПИСАНИЕ НА АНГЛИЙСКОМ ЯЗЫКЕ:

 

Annotation.

The article is devoted to the beloved Mayakovsky Elizabeth Siebert (1904–1985) and his daughter Helen (Patricia Thompson) (1926 – 2016). The author personally met with Yelena Vladimirovna Mayakovskaya

(as she asked to call themselves) in the US, so his story is for us to be incredibly valuable.

 

Keywords: Bashkir city, Mayakovsky, daughter, single meeting, the glory of the father

  

1 Элли Джонс (Е.П. Зиберт) с Патрисией зимой 1927 г.

2 Патрисия (Е. В. Маяковская) на ступеньках дома в Нью-Йорка (нач. 1930-х гг.)

 

 

Когда умерла Елена Владимировна, на русских читателей, как обычно, посыпались статьи, репортажи, очерки о ней, ушедшей. И вроде бы правду пишут, в очередной раз выдавая компиляцию известных фактов за собственное творчество.    

И все же этой правды – недостаточно. Елена Владимировна (или Патриcия Томпсон, как угодно) –  заслуживает большего. Она заслуживает того, чтобы о ней говорили и рассказывали люди, знавшие ее лично, понимающие, что было страстью ее жизни, знающие, что заставляло ее бороться, работать и жить.

При этом сразу стоит сказать, что рассказ о Елене Владимировне был бы неполон без рассказа о ее матери, роль которой в судьбе Маяковского всегда недооценивают. По этой причине решено было назвать эту статью «Две Элли».               

Я познакомился с Патрисией в феврале 2015-го, приехав к ней с делегацией от музея Маяковского, в одну из самых холодных зим в истории Нью-Йорка. Практически с порога она потребовала, чтобы гости обращались к ней не иначе как «Елена Владимировна».

Твердый решительный взгляд, высокий рост, благородная осанка – нас поражало не только ее портретное сходством с поэтом – до последних дней жизни, наполненных напряженным умственным трудом, Елена Владимировна, превозмогая телесную слабость и боль, сохраняла истинную мощь духа. В ней был внутренний стержень, благородство, несгибаемая сила, та,  что по сию пору видна на фотографиях, на которых она напоминает скорее мать, а не дочь Маяковского.

В стихотворении «Я здесь!», опубликованном в 2003 г., Елена Владимировна писала:

 

 

«Сегодня я столь взрослая, что могла бы быть твоей матерью!

Ты! Навсегда моложе, чем я,

И моложе, чем твой внук, Роджер». (Пер. с англ.)

 

 

(Маяковский смог увидеть дочь всего однажды, в Ницце, в 1928 г., и первыми словами, обращенными к Элли Джонс после трехлетней разлуки были: «Вот! Здесь!»).

В Елене Владимировне всегда жила неутолимая тоска по своему русскому отцу, которую она держала в себе, долго, до самых 90-х годов, когда она почувствовала, что наступило то время, когда можно открыться миру. Уже после ее смерти, сын, Роджер, рассказывал нам, как много для нее значила возможность публично признаться, кем она была, и как тяжело ей было носить это в себе.

Елена Владимировна искренне любила Россию, потерянную родину своей матери, город Давлеканово в Башкирии, русскую культуру и русских людей, и тема России всегда была лейтмотивом наших встреч.

Воспитанная своей матерью, которую она часто называла «сельской барышней из Уфимской провинции», Патрисия всегда чувствовала себя отличающейся от окружающих ее американцев, своего рода внутренним эмигрантом. Элли Джонс никогда не скрывала  от дочери имя ее отца, но вместе они вынужденно скрывали свою тайну от мира, страшась ревности Лили Брик и зловещей тени НКВД.

Несмотря на все опасности того времени, тяжелую эмигрантскую жизнь, долгие годы адаптации в Америке, выпавшие на время Великой депрессии, Элли не только удалось вырастить свою дочь здоровой и сильной, красивой и уверенной в себе женщиной, – она смогла привить дочери глубокую любовь к своей далекой родине, которую Елена сохранила  навсегда.

В книге  «Мое открытие Башкортостана»  Елена Владимировна пишет: «В душе я ощущаю себя настоящей россиянкой по обеим линиям моей семьи», а глава, в которой рассказывается о ее приезде в Уфу, называется  «Добро пожаловать на Родину». Своей духовной родиной Елена Маяковская  считала небольшой башкирский город Давлеканово, старые улочки которого помнили запыленные туфельки ее мамы, городок, с которым были связаны  трогательные воспоминания о детстве Элли Зиберт.  

 

Элли Зиберт – Элли Джонс – Элли Питерс

 

Елизавета Петровна Зиберт родилась в 1904 г. в Давлеканово, тогда еще бывшем поселком, но совсем не рядовым. Перед революцией он был крупным центром торговли, там проводились ярмарки, работали больницы, существовало даже свое Общественное собрание с публичной библиотекой. Количество школ для начала ХХ в. было необычайно велико: мектебе и медресе, открытые при мечетях, православные церковно-приходские и земские школы, мужское и женское училища духовного ведомства при Иссидоровской церкви, русско-башкирское училище, школа для мусульманских девочек, четырехклассное городское и частное меннонитское училища.

Детство Элли прошло в атмосфере процветания, изобилия и оптимистичной  атмосферы технического прогресса.  Башкирия обеспечивала хлебом большую часть России, и люди зарабатывали на этом состояния.

Перед  Первой мировой войной в Давлеканово жило полтора десятка тысяч человек, – для поселка довольно много. Жители обращались к царскому правительству с просьбой о преобразовании Давлеканово в город, но Николай II не успел удовлетворить их просьбу. Этим занялось уже Временное правительство и с 3 июля 1917 г. Давлеканово уже значился как город со своей Городской Думой.

Родители Элли были из немецких меннонитов, которые жили в Давлеканово с конца XIX в., и никогда не были в России чужими.

Меннониты селились в России со времен Екатерины Великой, которая в 1762 г. Императорским указом пригласила в страну иностранцев из Западной Европы для освоения нетронутых земель и основания коммерческих предприятий. Меннониты давали присягу на верность России, предложившую им убежище от религиозного притеснения, которому протестанты подвергались на родине.

За полтора века, прошедшие от Указа Екатерины до революции 1917 г., меннонитские колонии распространились по всей России и Малороссии.  

Меннониты превосходно говорили на русском языке, не забывая родной немецкий, исповедовали свою веру и заключали браки только внутри общины. Они никогда не держались обособленно и активно участвовали в деловой и политической жизни страны. В семье Зибертов есть, например, легенда о миллионе рублей золотом, подаренном отцом Элли Джонс русскому царю.

Уже после революции в Давлеканово меннониты, несмотря на откровенно враждебное отношение к ним властей, открыли общеобразовательную школу, в которую бесплатно принимали всех желающих. Она проработала до 1930-х годов и была закрыта «за религиозную пропаганду».

В 1920 г. меннонитские колонии на Украине обратились к единоверцами в США и Канаде, что помогло спасти тысячи людей от голода.

Родители Елизаветы Петровны были еще ближе к русским: ее отец, Петер Генрих Зиберт, родился на Украине, а мать, Хелен Нойфельдт – в меннонитской колонии в Крыму.

Семья землевладельца Зиберта была весьма обеспечена: они были трудолюбивы, жили в строгой дисциплине и преуспевали на гостеприимной и плодородной башкирской земле.

Элли Зиберт получила хорошее образование и была воспитана в уважении к труду. Помимо русского, она говорила на французском, английском и немецком языках.

До революции Зиберты часто ездили путешествовать.  В одном из этих путешествий состоялось первое знакомство маленькой Элли с Америкой. Ее дядя, Адам Зиберт, жил в Калифорнии, и вся ее семья (родители и пятеро детей), отправилась его навестить.

Путешествовали они больше года: жили в Японии, видели Гавайские острова, Сан-Франциско и надолго задержались в Калифорнии. Трое старших детей Зибертов, включая Элли, даже учились в американской школе.

В конце 1916 г. из России стали приходить тревожные вести, надвигалась революция. У семьи Зибертов был шанс остаться в Америке навсегда, но истосковавшись по родной Башкирии, Хелен Нойфельдт уговорила мужа вернуться обратно в Россию.

После их возвращения началась Гражданская война, и ее фронты долгое время тянулись прямо по Башкирии. Война, мародерство, бесконечные набеги  «красных» и «белых» жестоко искалечили родину Зибертов.

Все имущество Зибертов было национализировано, и лишь благодаря хорошим отношениям между Петером Зибертом и его рабочими, батраками и пастухами, семье удалось пережить это время без смертей,  удалось избежать погромов и раскулачивания.

16-летней Элли пришлось самой зарабатывать на жизнь, и в 1921-м году она поехала в Уфу, где стала переводчицей в отделении «Уфа-Урал» АРА (American Relief Administration).

«Американская администрация помощи» существовала с 1919 г. на деньги американского правительства и благотворителей со всего мира. Правительство США потратило  100 миллионов долларов на продовольствие и медикаменты для стран Европы, выжженных Первой мировой войной.

В Россию АРА пришла в 1921 г. Советское правительство официально обращаться за помощью к «буржуям» не собиралось, поскольку США тогда еще не признали молодое государство легитимным.

С ведома властей роль посла взял на себя  Максим Горький. В июле 1921-го он написал открытое письмо к западной общественности («Ко всем честным людям»).  Первой на призыв писателя откликнулась именно АРА. Уже в сентябре 1921 г. были открыты первые детские столовые в Петрограде, а в ноябре – отделение в Уфе.

Уфимское отделение возглавил полковник национальной гвардии США Уолтер Белл, который впоследствии стал близким другом Элли и ее семьи, опекал ее, помогал в России и, после ее переезда, в Америке.

Семеро сотрудников АРА, работавших в Уфе, и горстка их помощников из местных, среди которых была и Элли,  боролись с бедствиями чудовищного масштаба. Тем не менее, всего лишь за два месяца они смогли открыть 482 столовые, где ежедневно получали пищу 53 тысячи детей.

Уолтер Белл со своим заместителем Гарольдом Блэнди целыми неделями ездили по деревням и селам Башкирии, и то, что они видели, повергало их в ужас: промышленность и сельское хозяйство края уничтожены, повсюду антисанитария, тиф, вши, умирающие от голода дети и взрослые.

Сотрудники АРА тоже недоедали,  подвергались инфекции: у Элли на фотографии  того периода видны обтянутые кожей скулы, а Уолтер  и Гарольд  заразились тифом во время инспекции Стерлитамакского района. Уолтер Белл пролежал в беспамятстве три недели и выжил, а Гарольд Блэнди, близкий друг Уолтера и Элли, умер...

В АРА Элли занималась беспризорниками – детьми-сиротами, которых в Поволжье были тысячи, позже ее перевели  в Самару.  

В начале 1922 г. сенат США одобрил дополнительное выделение 20 миллионов долларов на закупку продовольствия для России, и глава АРА Герберт Гувер настоял на закупке советским правительством посевного зерна для Поволжского региона. Благодаря этому зерну и урожаю 1922 г. голод удалось победить.

Думаю, немногие уфимцы знают, что у них всегда два мэра. За свои заслуги  Уолтер Белл был награжден званием почетного мэра Уфы навечно. После этого в знак признательности муфтий Башкортостана позволил ему увидеть и прикоснуться к древнейшей копии Корана, хранившейся в Уфе. Подобной чести не удостаивался до него ни один иноверец.

Когда АРА начала сворачивать свою деятельность в России,  Элли отправилась в Центральное Управление в Москве вместе с англичанином Джорджем Джонсом,  тоже служащим АРА.

Здесь состоялось ее первое заочное знакомство с Маяковским – это было время повального увлечения его революционной поэзией. Элли называла это явление  «Маяковщиной» (а также Маяковский-манией).

Приблизительно в это же время произошла случайная встреча на вокзале: Элли увидела Маяковского в компании Лили Брик, которую позже называла «женщиной с холодными глазами».

Когда, в какой момент, почему у Элли возникло желание покинуть Россию, точно не известно, но в ее автохронологии (наброске к автобиографии, обнаруженном в архиве Елены Владимировны) сначала стоит пункт «Решение уехать из России»,  а сразу после него – замужество.

Возможно этот фиктивный брак с британцем, с помощью которого Элли решила перебраться в Европу, был устроен Уолтером Беллом, другом и покровителем обоих молодых людей.

Вначале они приехали на родину мужа, но Англия, переживавшая послевоенную депрессию, произвела на Элли тягостное впечатление, и поэтому она попросила Джонса помочь ей с переездом в Америку. Примечательно, что первым в Америку отправился Джордж Джонс – решать вопрос с визой, а Элли в это время жила в пансионе (не у него дома).

Элли приезжает в Нью-Йорк и встречает там  полковника Белла – она  будет обращаться к нему за помощью и защитой на протяжении всей  жизни.  Какое-то время  они с Джонсом жили в Атланте, но вскоре вернулись в Нью-Йорк  (тогда же туда переехала ее подруга Лидия Мальцева, оперная певица).

Встреча Элли с Маяковским произошла на вечеринке в доме Чарльза Рехта, нью-йоркского адвоката, который вел дела с клиентами из Советского Союза. Чарльз Рехт ухаживал за Лидией Мальцевой и, благодаря дружбе с ними обоими, Элли сблизилась со многими русскими, работавшими в Амторге, в том числе с председателем правления Исайей Хургиным.

Акционерное общество Амторг (Amtorg Trading Corpora­tion) было учреждено в Нью-Йорке в 1924 г. для  развития российско-американской торговли. В основном Амторг закупал в США оборудование для нужд СССР, но через него, в том числе, решались многие частные вопросы. С помощью Хургина  Маяковский организовывал в Америке свои лекционные поездки, выставки, решал издательские дела, связывался с Россией. Кроме того, Хургин ссуживал его деньгами и помог с жильем: Маяковский поселился в том же доме, где жил глава Амторга, на Пятой авеню.

За две недели до вечеринки у Рехта, Хургин утонул при загадочных обстоятельствах на Лонг-Лейк, спасая   Э. М.  Склянского, приехавшего  в Штаты в командировку. Его гибель приписывали ГПУ, которое в это время  уничтожало сторонников Троцкого.

Эмигрантское сообщество Нью-Йорка было потрясено этой смертью. Тело Хургина кремировали в среду, а уже в следующее воскресенье Рехт устроил коктейль-вечеринку в честь Маяковского. По воспоминаниям Элли Джонс, она была очень подавлена трагической смертью Хургина, не хотела идти, но ее уговорила  Лидия, которой хотелось добавить знаменитого поэта в коллекцию покоренных  мужчин. Однако на вечеринке Маяковский заинтересовался именно Элли Джонс, поразившей его своим интеллектом, внутренним аристократизмом и обаянием.

После этого вечера в жизни Элли начался период, о котором позже она отзывалась как «о самом важном, что случилось  в  жизни».          

По словам Елены Владимировны, на первом месте в отношениях матери с Маяковским, конечно же,  была любовь,  но  на втором, безусловно,  страх. Страх  огласки.

Гибель Хургина оказала свое влияние не только на нью-йоркский роман,  но и на всю жизнь Элли Джонс и ее дочери.

Страх этот  был вполне  обоснован:  советские спецслужбы держали под колпаком  почти все эмигрантские сообщества  Нью-Йорка.  На вечеринке у Рехта присутствовал  комиссар, знакомый Элли еще по ее работе в Самаре («Ужас Самары» – так она называла этого человека).  Через несколько дней после коктейля, он, очевидно узнав о том, что Элли и Хургин были знакомы, заявился к ней в квартиру и стал требовать документы и письма,  которые якобы передал ей покойный, и только вмешательство полковника Белла избавило Элли от нависшей над ней угрозы.

На секретности отношений настаивал и  Маяковский… Он понимал,  что все его действия за границей находятся под пристальным наблюдением советских спецслужб.

Для Элли огласка романа тоже была крайне нежелательной:  муж Джордж Джонс находился тут же в Нью-Йорке, и  от него во многом зависело получение ею американской визы.

В тайну влюбленных были посвящены  два человека: Давид Бурлюк и Патриция Ливенгуд, подруга Элли. На людях Маяковский и Бурлюк обращались к Элли на «Вы», называя ее  Елизаветой Петровной. Необычности ситуации придавало то, что перед приездом в Нью-Йорк у Владимира Владимировича в Париже украли все деньги, и большую часть времени они жили на средства Элли. Роман развивался инкогнито, но о силе их чувств можно судить  по тем следам, которые эта встреча оставила в истории: исследователи творчества поэта отмечают его необычайную продуктивность в «нью-йоркский  период».

Такого Маяковским никто не знал. Перед Элли он робел как мальчишка, придумал ей нежное прозвище «Ёлкич». Они оба с Бурлюком были без ума от ее красоты, Бурлюк умолял ее позировать ему обнаженной, но она отказалась. Маяковский никогда не рисовал портретов своих возлюбленных. Никого – только Элли.

Весь насыщенный нью-йоркский роман, описанный в книге «Маяковский на Манхэттене», рассказанный в аудиозаписях Элли Джонс, которые еще только предстоит изучить, на самом деле длился очень недолго: меньше двух месяцев.

28 октября 1925 г. Маяковский покинул Америку на пароходе, следующем во французский Гавр. На последние деньги он оплатил комнату Элли на месяц вперед, купил ей теплую одежду на зиму и усыпал ее кровать ворохом незабудок с одной прекрасной орхидеей…

После отъезда Маяковского Элли была совершенно потеряна, она рыдала целыми днями. Полковник Белл, пришедший ее навестить, ужаснулся ее состоянию, и решил отправить ее отдохнуть. В то время он работал в компании, занимавшейся гостиничным бизнесом, и он смог устроить Элли на две недели в отель в Вайоминге, где она получила шанс прийти в себя.

После возвращения в Нью-Йорк Элли работала у Элизабет Арден, однако знаменитая предпринимательница выгнала девушку со скандалом, когда заметила ее округлившийся живот. Элли была беременна.

В это тяжелое для нее время ей пытались помочь друзья: Патриция Ливенгуд, Джордж Джонс и Уолтер Белл. Как полковник Белл, так и Патриция были против того, чтобы Элли воспитывала ребенка от советского поэта. Белл даже предлагал ей сделать аборт и помочь с восстановлением после операции. Патриция пыталась устроить усыновление ребенка приличной католической парой и даже приводила их к Элли «на смотрины». Элли проявила характер и решительно воспротивилась попыткам лишить ее дочери.

Главным страхом для нее оставалось НКВД. По словам Елены Владимировны, Элли писала множество писем Маяковскому, но из-за страха что их прочтут люди из «органов», не отправляла их. Маяковский не знал, что скоро станет отцом.

Для того чтобы рожать в госпитале, Элли необходимо было собрать огромную сумму: 600 долларов, и она решилась написать поэту зашифрованное послание, в котором просила помочь ей деньгами на больницу. Однако Маяковскому пришлось отказать ей,  «объективные обстоятельства препятствуют тому, что я хотел бы сделать» – писал он в письме. Он не был свободен в своих поступках, и был бессилен помочь ей.

Элли пришлось рожать дома. Роды принимала ее венгерская подруга, доктор Люси Шиммерлих. Доктор и медсестра обошлись ей в 200 долларов, и на это ушли все ее сбережения. Элли рассказывала дочери, что была ужасно, до смерти напугана сложившимися обстоятельствами. Она боялась того, что будет с ее ребенком, если она погибнет при родах. Поэтому Элли совершила «очень глупую вещь» (как она говорила много позже). Она уничтожила все телеграммы, все письма, записки Маяковского… Остались только рисунки поэта, которые до сих пор хранятся у ее внука, Роджера Томпсона.

После рождения дочери Джордж Джонс великодушно дал ей свою фамилию, что спасло маленькую Патрисию от участи незаконнорожденной. Одинокая мать с ребенком в то время в Америке –  явление, неприличное до невозможности. Женщинам отказывали в самостоятельности настолько, что когда Патриция Ливенгуд и Элли пытались снять комнату в приличном районе (Джексон Хайтс), у них потребовали письменное согласие мужей.

Не стоит забывать, что Элли тогда еще не была гражданкой США, и получение ею визы сильно затянулось. Поэтому едва оправившись после родов, она уехала в Канаду, куда эмигрировали остальные Зиберты.

Элли пыталась получить визу в Америку долгих три года, и маленькая Патрисия росла на ферме Зибертов в Саскачеване. В конце 1927 г. полковник Белл сообщил Элли о том, что их старый друг работает в американском посольстве в Лондоне. С помощью Джорджа Джонса Элли едет в Нью-Йорк, а оттуда в Лондон. Более того, Джонс предоставляет им денежное содержание, чтобы они могли ждать визы в Ницце. Он посылает им по сто долларов в месяц. Две Элли снимают маленькую квартиру в доме с лифтом и горничной.

Благодаря этому стечению обстоятельств произошла единственная встреча Патрисии с отцом. И, как ни удивительно, она случилась благодаря Лидии Мальцевой, которая, фактически, познакомила Элли с Маяковским. Элли встретила Лидию и ее мужа, известного тенора Дмитрия Смирнова, когда вместе с дочкой прогуливалась по набережной в Ницце. Спустя несколько дней Лидия случайно встретила Маяковского, который был в это время в Париже (октябрь 1928 г.). Она рассказала ему о том, что Элли с дочерью в Ницце, и дала ему их адрес.

И вот одним прекрасным днем… неожиданно... внезапно, Маяковский заполняет собой дверной проем ее квартиры и произносит: «Вот! Здесь». Он примчался к ним сразу после приезда в Ниццу, спеша обнять их, и только потом поехал к себе в отель.

Маяковский провел в Ницце три дня, во время которых он почти не разлучался с двумя Элли. Он подарил дочке игрушечного слона на колесиках, которого она через пару дней потеряла, но сохранила красную уздечку от него, которая до сих пор хранится в музее Маяковского...

В первый же день Маяковский подарил Элли свою книгу «Мое открытие Америки», которую он подписал «Моей родной... Элли... единственной. Володя».

С этой книгой связана история, которая произошла уже после отъезда Маяковского. Элли водила знакомство с некими русскими «беженцами», жившими в Ницце, братом и сестрой. Сестру звали Ната, а имени брата история не сохранила. Так вот, этот брат, узнав, что к Элли приезжал Маяковский, устроил ей безобразную сцену, обвиняя Бриков и заодно с ними Маяковского во всех смертных грехах. «Ты знаешь, что Брики рыскали по Москве, набивая свои карманы драгоценностями, что они комиссары!» Увидев книгу, подаренную Маяковским, он раскрыл ее. Дарственная надпись привела его в такую ярость, что он вырвал ее и тут же спустил в унитаз.

Маяковский тоже не заблуждался по поводу Бриков и их коллег. По свидетельству Элли Джонс, он говорил ей о том, что «...ощущал большое неудобство, даже страх – рядом с Лилей и ее политическими друзьями». Он говорил о том, что не сможет взять Элли в Россию, они «тебя растерзают там, сожрут». Он пытался уговорить Элли переехать жить в Италию, где у них обоих были друзья, чтобы видеться с нею хотя бы изредка.

Для Элли это был тяжелый выбор. Три года ожидания визы в Америку, и все начинать сначала, одной, не зная языка, в новой стране? «Ты сам знаешь, что не свободен», – говорила она Маяковскому. «Ты дважды не свободен. Во-первых, из-за коммунистов, твоей драгоценной революции, и, во-вторых, из-за Лили Брик».

Тогда Маяковский рассказал ей, что любовная связь между ним и Лилей Брик закончена, и, более того, она была закончена еще до его поездки в Америку.

Элли думала, прежде всего, о ребенке в этой ситуации. Европа в те годы была переполнена беженцами из России, а Франция, Италия и Германия были в тяжелом экономическом положении, и все еще пытались встать на ноги после войны и вызванной войной разрухи.  Она понимала, что только в Америке сможет обеспечить себе и маленькой Патрисии  достойную жизнь. «Ребенок должен есть каждый день!» – сказала она поэту.

Маяковский покидает Ниццу, но вскоре пишет им то самое письмо из Парижа, которое Патриция хранила всю жизнь. Маяковский отчаянно хотел встретиться с ними еще раз, но этому не суждено было случиться. Элли отказалась жить в Италии, и он с тяжелым сердцем принял этот отказ.

Патриция в своих исследованиях писала о том, что этот отказ мог быть последней соломинкой для Маяковского. Разрыв с Лилей, травля властей, потеря (теперь уже навсегда) самой родной и любимой Элли и дочки – все это навалилось на него невыносимым, чудовищным грузом, сломавшим его меньше чем за два года…

Элли с Патрисией живут всю зиму в Ницце, весну проводят в Милане, откуда она посылает Маяковскому открытку с картиной «Долоре». Она узнает о том, что ее виза готова и отправляется в Лондон. По пути в Лондон она заезжает в Ниццу, «совершенно бессмысленно», как она пишет в автохронологии. Надежда на еще одно чудо, возможно…

Автохронология Элли (наброски к автобиографии, обнаруженные нами у Елены Владимировны) написана ей в 1982 г. Элли прожила долгую и счастливую жизнь, но свою автобиографию она закончила словами: «Джонс говорит мне: Ваш друг застрелился». И больше ничего.

Маленькая Патриция выросла с разными отцами: короткая жизнь (примерно до 1930 г.) с Джорджем Джонсом, долгая – с отчимом Генри Питерсом, которого она безмерно уважала. Лишь после смерти своей матери и отчима она позволила себе назвать фамилию своего настоящего отца, сделать то, к чему стремилась всю жизнь.

Сама Елена Владимировна пишет, что единственная встреча с Маяковским в Ницце запомнилась ей не словами и образами, она записалась в ее подсознании невероятно сильным ощущением любви, настоящего семейного счастья.

Может быть, из-за того, что она всегда стремилась воскресить в себе это чувство, маленькая Элли выросла и стала провозвестником гестианского феминизма, который является, прежде всего, апологией семьи.

Семейный очаг, дом, любовь родителей к своим детям, проблемы воспитания, выбора жизненного пути – Елена Владимировна посвятила этому свою жизнь.

Она могла выбрать путь своего отца: Патриция прекрасно рисовала с самого детства, и занималась этим до 1940-х годов. Но во взрослой жизни она последовала по стопам своей матери.

Элли Джонс вышла за американского спортсмена Генри Питерса в 1930-х годах и стала Элли Питерс. До конца жизни она работала преподавателем славистики и немецкого, французского и русского языков. Патриция избрала тот же путь – путь учительства. В конце жизни она объясняла свой выбор нежеланием «конкурировать» со славой своего отца, но ведь до 1991 г. никто не знал, что она была дочерью Маяковского!

Разлука с «большим человеком по имени Володя», ощущение ребенком разбитого сердца матери вызвало к жизни эту «Грозовую тучу в юбке», Патрисию Томпсон. Всю свою жизненную силу, свой ум, свое сердце она вложила в помощь другим людям. Домашняя экономика и гестианский феминизм, проблемы экологии и международные форумы – во всем, чем она занималась, она старалась объединить людей, помочь им достичь счастья, покончить с раздорами, действовать во имя любви и мира.

Элли Питерс ушла из жизни в 1985 г., Элли Томпсон – в 2016-м. Их истории завершились, но их наследие, их труд, их работы будут жить. И если, благодаря их усилиям, семьям больше никогда не придется разлучаться из-за политики, идеологии и проч. – значит, их жизнь была не напрасной.